Аввакум не был знатоком музыки, он даже не считал себя любителем, но уже с первых звуков адажио почувствовал, как по плечам его побежали мурашки — словно электрический ток пронзил его душу и какое-то далекое, невидимое солнце осветило ее призрачным светом. Это, безусловно, был Бетховен. Его Крейцерова соната — одно из немногих музыкальных произведений, которые глубоко трогали Аввакума и которые он слушал с любовью и волнением.
И в этой уютной комнате, окутанной золотистым светом абажура, он вдруг почувствовал, как заныло его сердце, рвущееся к кому-го, кого здесь нет, и к чему-то, чего не было.
Зазвучали вариации анданте. В комнату вошла Йордана с маленьким подносом в руках. Поставив поднос с коньяком и кофе на круглый столик возле кровати, насупившись, она молча постояла, но никто с ней не заговорил и она, пожав плечами, бесшумно удалилась.
Виолета обернулась. Выждав, пока Иордана закроет за собой дверь, она прервала игру и с детским смехом шаловливо погрозила ей вслед кулачком.
— Как она караулит меня, бедняжка, — сказала она и, повернувшись на вращающемся табурете лицом к Аввакуму, добавила: — Вы заметили, что она вошла, не постучавшись?
— Нет, — ответил Аввакум. — Я ничего не заметил.
— Господи, — воскликнула Виолета, — я вас, наверное, просто замучила своей игрой. Вы выглядите таким несчастным. Я вас замучила, да?
— Напротив, — сказал Аввакум. — Пока вы играли, я чувствовал себя счастливым, даже слишком счастливым.
Она помолчала и сказала:
— Вы странный человек. Ощущение счастья придает вам такой вид, словно у вас болят зубы. А мой Асен, когда счастлив, знаете на что похож? На полную луну. Настоящая луна в полнолуние!
— У вашего Асена, — начал Аввакум и, помолчав секунду, продолжал: — У вашего Асена есть, конечно, свои странности, но вы влюблены в него и поэтому не в состоянии их заметить. Так мне кажется.
Виолета вздрогнула, нахмурила брови, хотела было что-то сказать, но лишь покачала головой. Потом задумалась и некоторое время сидела молча. Вдруг она встрепенулась, снова оживилась.
— Ваш кофе остынет, — сказала она. — Время идет, и вас, наверное, клонит ко сну. Что поделаешь — я плохая хозяйка, не умею развлекать гостей. Пересядьте, пожалуйста, поближе. Садитесь сюда, на постель. Ведь вам не часто приходится сидеть на девичьей постели? Вот так. По вашей улыбке вижу, что вы несчастны. У вас выражение лица всегда противоположно чувствам. Вы сами это только что признали. На здоровье!
Она чокнулась с Аввакумом и улыбнулась.
— На здоровье, — ответил Аввакум и осушил рюмку. — Вы очень любите Асена? — спросил он совсем равнодушно и начал неторопливо раскуривать трубку.
Вопрос был неожиданным. Виолета вздрогнула и даже отшатнулась. От резкого движения юбка вздернулась и обнажила ее колени.
— Мне кажется, что я его не люблю, — сказала она, испуганно заглядывая ему в глаза.
— Я так и предполагал, — улыбнулся Аввакум. Он выпустил клуб дыма и так же равнодушно, словно речь шла о чем-то незначительном, спросил: — Зачем же вы с ним обручились? Разве эго было необходимо?
На ее щеках выступили розовые пятна. Она опустила голову и лишь тогда заметила, что у нее обнажены колени. Лицо ее вспыхнуло.
— Все произошло как бы в шутку, — проговорила она, одергивая юбку. — Мы встречались с ним почти каждое утро по дороге на трамвайную остановку. Мне понравилось бывать с ним — он красив, умеет увлечь разговором. Женщины в трамвае засматривались на него, и я понимала, что они завидуют мне. Однажды он взял меня под руку, и я ему сказала, что так ходят только обрученные. Тогда он предложил мне обручиться и я согласилась — думала, что люблю его. — Виолета помолчала и тихо добавила, стараясь выглядеть спокойной: — До недавнего времени думала, что по-настоящему люблю его.
— А вы говорили ему, что ваш отец окружной лесничий в Пловдиве? — спросил Аввакум, лениво выпуская сизые колечки дыма. Его, казалось, совсем не интересовали чувства Виолеты.
Она с удивлением посмотрела на него.
— Что общего у моего отца с этой историей? — На миг ее светлые глаза потемнели, а в голосе прозвучала обида: — Неужели вы думаете?..
— Я ничего плохого не думаю, — перебил ее Аввакум. — Верьте мне, я прошу только об этом. Прошлый раз вы доверились мне, помните? И я помог вам выйти из неловкого положения… Итак, когда вы сказали ему, что ваш отец работает окружным лесничим в Пловдиве? До или после обручения? Я думаю, что вы сказали ему об этом до обручения. Затем вы вместе с Асеном ездили к отцу в гости и он, так сказать, «одобрил» будущего зятя и даже подружился с ним. Асен — общительный человек, знает разные фокусы, у него есть подход к людям. А потом он на пару деньков отправился поохотиться во владениях вашего батюшки. Удалось ли ему подстрелить чго-нибудь, не знаю. Может быть, вы скажете, если это не секрет?
Виолета не сводила с него глаз, изумленная и немного испуганная. Она была похожа на ребенка, который впервые увидел поезд.
— Если я ошибся, поправьте меня, — добродушно улыбаясь, изрек он свою любимую фразу. — Людям свойственно ошибаться.
Виолета молчала.
— Знаете ли, — немного погодя сказала она, лукаво прищурясь, — если бы я не боялась, что вы исчезнете, не допив кофе, я бы перекрестилась, причем впервые в жизни. Мне еще бабушка говорила, что черти тотчас же исчезают, если перекреститься. А ну-ка наклонитесь, я посмотрю, нет ли у вас на голове рожек!
Она звонко и беззаботно рассмеялась и, ничего не говоря, доверчиво склонившись, весело смотрела на него.